«Вернулся со спицами в руке». Музыкант Рамм — о Ростроповиче и уроке судьбы

«Я всегда выбирал Родину. И абсолютно счастлив дома», — говорит виолончелист Александр Рамм.

В Москве в 15-й раз проходит Международный фестиваль Мстислава Ростроповича. Лауреат международных конкурсов Александр Рамм, в прошлом году получивший Премию Президента РФ, будет играть со «Светлановским» оркестром.

В интервью aif.ru музыкант рассказал, как в детстве вручил письмо Ростроповичу и что из этого вышло; о роли мамы в карьере, а также о том, насколько важна для него, отца троих детей, поддержка семьи.

«Надежды, что он прочтет письмо, не было»

Татьяна Уланова, aif.ru: Александр, фестиваль посвящен памяти Мстислава Ростроповича. Для виолончелистов — он просто, как Бог. А вы с ним общались!

Александр Рамм: Повезло встретить его в детстве! Так вышло — когда влюбился в виолончель, мама сразу показала мне игру Ростроповича. Он стал для меня путеводной звездой. Я просто фанател от него.

— Простите, как может ребенок влюбиться в огромный инструмент, на котором даже не попиликаешь, как на пианино?

— Я был подготовишкой в калининградском детсаду, когда к нам пришли ребята из музыкальной школы им. Глиэра. И тогда виолончель меня совсем не заинтересовала. Потому что понравиться она может, только если на ней здорово играют, если музыка проникает в самое сердце. Если исполнителю нечего сказать, если в звуке нет жизни, ничего хорошего не получится.

В тот раз мое внимание привлек гордый образ скрипача. И я уговорил маму пойти на прослушивание. Оказалось, в семь лет уже поздновато. Но… «Смотри, какие у тебя лапки немаленькие, — сказали мне. — Может, попробуешь „скрипку“ побольше?»

Помню, расстроился страшно. Но сел за виолончель, учительница поставила всё правильно и вместе с моей рукой провела по струне. Я услышал вибрации человеческого голоса, тембра и… пропал!

— Сейчас, спустя 30 лет, вы начинаете мастер-классы с того, что учите детей правильно сидеть и ставить руки. Хотя приходят к вам из спецшкол и вовсе не первоклашки.

— У виолончелистов много нюансов. К сожалению, единицы сидят и держат инструмент правильно.

— Мстислав Леопольдович после перелома руки держал виолончель на животе.

— Он такой один! Потому мама и дала мне его сразу послушать. А спустя год занятий сказала: «На Вильнюсском фестивале будет балет „Ромео и Джульетта“ Прокофьева. С самим Ростроповичем». От Калининграда до Вильнюса — рукой подать.

Это была знаменитая постановка Владимира Васильева с оркестром в углу сцены. В финале, когда Ромео с Джульеттой протягивают друг другу руки и, не дотягиваясь, умирают, Ростропович играл последний аккорд, сходил с подиума и соединял руки влюбленных.

Словом, мама сказала: «Поехали!» И велела подготовить Ростроповичу письмо: «Вдруг получится к нему подойти, руку пожать». После спектакля мы пришли к нему в артистическую. Помню, куча народу, охапки цветов.

70-летний музыкант сидел в кресле уставший. Увидев его, я потерял дар речи. А он, напротив, воодушевился: «Давай, дорогой, подойди! Что у тебя?.. О, виолончелист, молодец!» Взяв мое письмо, маэстро сунул его среди множества букетов. Так что надежды на то, что хотя бы прочтет, не было. А через несколько месяцев удивленная мама принесла письмо с парижским штемпелем.

Фамилия на конверте, правда, была перепутана — на слуху все-таки Михаил Ромм. Но коротенький ответ был набран на печатной машинке.

И сейчас поражаюсь, как великий Ростропович с его бешеным графиком не выбросил письмо девятилетнего пацана, прочитал и продиктовал секретарю несколько предложений. Отвечая на мой вопрос, сколько надо заниматься, музыкант советовал: «Когда мне было девять лет, я уже занимался на виолончели два года, в среднем — по два часа в день. Но тебе советую — по три!» Слово «три» было выделено жирным.

Тут следует уточнить: чтобы на пишущей машинке сделать жирный шрифт, надо вернуть каретку и снова набить то же слово. Великому музыканту и это было важно! Внизу стояла его размашистая подпись. И несмотря на кучу переездов (из Калининграда в Москву, потом — из одной коммуналки в другую, в съемные комнаты и квартиры, наконец, в свое жилье), письмо удалось сохранить.

10 орешков от мамы

— Тогда же в девять лет вы сыграли первый филармонический концерт. Вундеркинд?

— Я бы так не сказал. Но видел, что людям нравится то, что делаю. Что меня слушают. Тогда же и осознал: надо приложить все усилия, чтобы жить на сцене. Вскоре после мастер-класса московский профессор Алексей Николаевич Селезнев сказал маме: «Если не поедете в Москву, ничего не выйдет».

1998 год. Женщина с двумя детьми. Переехали мы в мае или июне, а в августе случился дефолт. Помню повсюду растерянные лица взрослых. А мы снимаем жилье. Было крайне тяжело. Главное — никаких гарантий!

Мама — великая женщина. Не раз она начинала жизнь с нуля. И от ее воли зависело многое. Не педагог, не музыкант, все решения она принимала абсолютно правильные.

— У нее был лайфхак, как заставить мальчика заниматься?

— Да, мне нравилось играть, но не заниматься. У мамы же был ненормированный рабочий день, поэтому она могла днем прилечь. И, если я фальшивил, тут же просыпалась. Приходилось стараться, чтобы не мешать ей отдыхать.

А лайфхак был такой. Мама выкладывала на стол десять орешков или десять кусочков шоколада. Если я идеально сыграл пассаж или трудное место, то мог съесть один орешек или кусочек. Не попал в ноты — остался без лакомства. Так что был стимул. И самодисциплина вырабатывалась.

— Подростка на шоколадку не возьмешь!

— Да, со временем занятия стали привычными. Я уже понимал, что без труда точно можно не рассчитывать на успех. Но сейчас воспринимаю все, что происходит в профессиональном плане, как чудо.

У меня ведь довольно позднее развитие — я был замечен значительно позже обычных в нашей сфере 12-15-17 лет — в 24. И только в консерватории, учась у великой Натальи Николаевны Шаховской, которая настроила мои уши на максимальнейший перфекционизм, понял: либо сейчас, либо будет поздно. Взял на три года аскезу. Каждый день занимался по шесть часов, выполняя задачи педагога. И, что очень важно, выступал на международных конкурсах, вынося все наработки на сцену в самых экстремальных условиях по части волнения и психологического давления. Есть теория о десяти тысячах часов: отзанимался правильно, с головой — вероятно, станешь профессионалом.

Великие педагоги очень помогли. Первая учительница Светлана Валентиновна Иванова влюбила в инструмент, поставила правильно руки. Алексей Николаевич Селезнев вытащил нас в Москву. Очень много дали Лев Борисович Евграфов, Мария Юрьевна Журавлева. Великая Наталия Николаевна Шаховская. Позже список пополнился Франсом Хельмерсоном в Берлинской аспирантуре.

«Человек идет на концерт за катарсисом»

— Не думали остаться в Германии?

— Провокационный вопрос.

— Нормальный. Язык музыки понятен всем. И для любого исполнителя работа за границей — большой опыт.

— Мне довелось попутешествовать по миру, даже пожить, будучи студентом, в Европе, но я никогда не хотел там остаться. Всегда выбирал Родину. И абсолютно счастлив дома.

— Отчего же иные музыканты запереживали, когда сократились их выступления на Западе?

— Мне не близка идея о том, что успех — это признание на Западе. Я занимаюсь музыкой, а не карьерой. Любители музыки там и здесь не отличаются. Да, может, у нас не так хорошо разбираются в музыке…

— Так что иногда в залах даже предупреждают: между частями произведения аплодировать не надо. А люди все равно хлопают.

— И хорошо! Значит, они откликнулись на музыку душой. А мы рады: пришел новый слушатель, его можно очаровать, и он придет еще. Человек ведь стремится на концерт за утешением, за катарсисом. За возможностью хотя бы на полтора часа забыть о проблемах — и своих, и глобальных. Когда люди пробираются в артистическую или встречают у служебного входа, я вижу горящие глаза. Наши слушатели очень душевные, открытые.

— Многие музыканты наверняка едут за границу ради денег.

— Я точно ездил не за этим. Хотел заниматься любимым делом, радовать публику и при этом посещать новые места. Что касается переживаний из-за резкого сокращения таких возможностей, я не склонен волноваться о вещах, не подвластных моей воле, тратить на это единственную жизнь считаю лишним. Стараюсь быть оптимистом.

— Даже когда локоть сломали, верили в лучшее? Могли же с профессией попрощаться…

— Врачи сказали тогда: 70% успеха реабилитации — это настрой. А я очень хотел вернуться на сцену. И вот — магия?! — двух месяцев не прошло, как я вернулся к виолончели. Хоть и со спицами в руке. ЛФК при переломах локтя запрещены, после операции рука не до конца открывалась, приходилось разрабатывать ее через боль. Я воспринял ситуацию как урок. И понял, для чего он был дан.

— Поделитесь?

— Юным музыкантам обычно вдалбливают в голову, что никакого спорта в их жизни быть не может. Сейчас я с этим совершенно не согласен. Без фанатизма, для общего развития спорт необходим.

— Многие музыканты дружат со спортом. Денис Мацуев вообще в футбол гоняет.

— Ну он такой один! Великий!.. К 30 годам — через сломанную руку — я пришел к тому, что надо укреплять тело и уже семь лет занимаюсь с тренером: жим лежа, присед… После 30 ведь все, что съел, используется против тебя. А когда мышцы в тонусе, это помогает играть на инструменте с физической точки зрения.

Так что, спорт надо прививать с детства, чтобы это стало нормой. С моим графиком, конечно, тяжело регулярно ходить в зал, но иногда получается и в отелях заниматься.

«Жена — мой оплот, крепкий тыл»

— Сколько у вас сейчас концертов в год?

— Не считал. Неинтересно! Мне нравится, когда много работы. И нравится, если ее становится чуть меньше, тогда я могу проводить время с семьей — с тремя детьми, двумя собаками.

— Вашей младшей дочери всего год. Жене пришлось пожертвовать карьерой?

— Почему? Мы с Аней регулярно играем вместе. Большее удовольствие ей доставляет не  сольное исполнительство, а камерное музицирование. В дуэте, трио или квартете. Пока было двое детей, она успела получить в МГУ второе высшее и стала преподавать английский, немецкий.

Словом, мы вместе развиваемся и поддерживаем друг друга. А еще она мой оплот, великая поддержка, крепкий тыл. Без нее я вряд ли добился бы того, чего добился. И оптимистом, может, таким не стал бы.

— Как же вы оставляете троих детей?

— Спасибо бабушкам! К сожалению, два года назад моей мамы не стало. Она была киноведом, работала на радио, в печатных СМИ (сотрудничала Вита Рамм и с «АиФ». — прим. ред.). Купить жилье в Москве одной с двумя пацанами было нереально. Помогли министр культуры Михаил Ефимович Швыдкой и вице-мэр Москвы Валерий Павлинович Шанцев. Всегда будем им благодарны за это. По специальной программе мама смогла приобрести квартиру по себестоимости. И даже при этом мы были в долгах, как в шелках (она любила это выражение), много лет расплачивались.

— Сильная женщина ваша мама!

— Великая!.. Было еще одно важное звено в цепи событий, повлиявших на мою карьеру — это переезд из Владивостока (там Александр родился и прожил шесть лет до переезда в Калининград. — прим. ред.) бабушки по папиной линии. Продав квартиру, бывшая свекровь мамы приехала в Москву, чтобы помогать воспитывать меня и брата Мартина.

И знаете, не дает мне покоя одна мысль… А стал бы я востребованным виолончелистом, вообще — начал бы заниматься музыкой, если бы не ситуация, когда мама с двумя мальчишками, практически в чем была, покинула Владивосток? Там ведь я с музыкой вообще не соприкасался. А сейчас занимаюсь любимым делом, езжу по огромной стране, вижу, как год от года хорошеют наши города, знакомлюсь с замечательными людьми. Это дает вкус к жизни.