Ядерный взрыв для цензоров. Худсоветы против советских комедий

Цензура в советском кино давно стала притчей во языцех и превратилась в такого же участника кинопроцесса, как, например, режиссеры или актеры. Споры о том, помогала эта цензура создавать шедевры, которые зрители любят до сих пор, или же мешала этому, идут и сейчас, хотя прошло достаточно времени, чтобы примирить всех участников. Правда, примеров совсем жестокой цензуры, как правило, не слишком много. Так, у Сергея Эйзенштейна «зарубили» экранизацию рассказа Ивана Тургенева «Бежин луг» — причем полностью, с политическими формулировками, а режиссеру пришлось писать покаянное открытое письмо. У того же Эйзенштейна на 12 лет положили на полку вторую часть «Ивана Грозного» — этот фильм вышел лишь в 1958-м, после его смерти, и особого эффекта не произвел. 

Но чаще вспоминают запреты 1960-х — тогда сняли с проката фильм Эльдара Рязанова «Человек ниоткуда», положили на полку «Интервенцию» Геннадия Полоки и «Комиссара» Александра Аскольдова. Причем если Рязанов и Полока остались в профессии, то Аскольдов, для которого запрещенная картина была дипломной работой на Высших режиссёрских курсах, больше в художественном кино не работал. 

Но была и другая цензура, с которой признанные мастера кино научились сосуществовать — пусть не совсем мирно. Заведовали ею художественные советы при киностудиях, а руководили — чиновники из Госкино СССР; замечания худсоветов были как обязательными, так и не очень, но авторы фильмов старались их учитывать — тем более что в этих советах работали их же коллеги.  

«Кавказская пленница», 1966 г.

По понятным причинам больше всего замечаний получал режиссер Леонид Гайдай — он снимал очень популярные фильмы, в которых очень сложно было найти хоть какой-то политический подтекст, там были сплошные гэги и шутки, причем с бытовым уклоном. Но, например, его Шурик стал Шуриком ещё в «Операции «Ы» — потому что выбранное сценаристами имя Владик могло вызвать ассоциации с Владимиром Лениным. На это изменение Гайдай согласился легко — тем более что имя Шурик герою Александра Демьяненко подходило идеально. Во втором фильме про Шурика с именами тоже случалась чехарда — первоначально героя, которого играл Владимир Этуш, звали «товарищ Охохов», но потом выяснилось, что у чиновника в одной из республик Северном Кавказе созвучная фамилия (предсовмина Кабардино-Балкарии Асланби Ахохов).

Пришлось менять Охохова на Саахова — но тут возмутился секретарь парткома «Мосфильма» Леон Сааков; в ситуацию пришлось вмешаться тогдашнему министру культуры СССР Екатерине Фурцевой. Были и другие замечания — например, считали, что образ Саахова напоминает Сталина (эти кадры пришлось удалить), а в сцене суда в реплике Труса (Георгий Вицин) заменили слово «советский» на «наш» («Да здравствует наш суд, самый гуманный суд в мире!»). На том, чтобы выбросить из окончательной версии фильма часть куплетов про султана в исполнении Балбеса (Юрий Никулин), настоял знаменитый режиссер и директор «Мосфильма» Иван Пырьев. Напомним, что «Кавказская пленница» в 1967 была лидером советского проката (76,5 млн зрителей) и что она до сих пор остается одной из любимых комедий российских зрителей.  

«Бриллиантовая рука», 1968 г.

По рассказу режиссера Саввы Кулиша (его приводит в книге про Гайдая писатель и кинокритик Евгений Новицкий), при сдаче этой картины Гайдай провернул очень результативный, но одноразовый трюк. В финал он вмонтировал атомный взрыв и наотрез отказывался удалять его на всех стадиях приемки — и на худсовете, и на дирекции киностудии, и в Госкино. Лишь после долгих споров он согласился вырезать этот взрыв — и тогда те, кто принимал картину, забыли про другие претензии. Кулиш заключал, что «Бриллиантовая рука» оказалась единственной картиной Гайдая, почти не пострадавшей от цензорского надзора. Но именно что «почти» — определенные замечания режиссеру всё-таки пришлось внести. Например, в реплике Лелика (Анатолий Папанов) про реализм («В нашем деле главное — этот самый социалистический реализм») убрали слово «социалистический». Также одно слово было заменено в реплике управдома (Нонна Мордюкова); в оригинале та предполагала, что Горбунков тайно посещает синагогу, но после вмешательства чиновников вместо синагоги появилась любовница. Любопытно, что Мордюкова наотрез отказалась переозвучивать эту фразу, а с началом перестройки сумела найти исходный материал — и добиться того, чтобы его вмонтировали обратно в фильм. А всего у «Бриллиантовой руки» было около 40 замечаний — очень солидное количество даже для серьезных фильмов того времени.  

«Иван Васильевич меняет профессию», 1973 г.

«Гайдай вновь и вновь оказывался между Сциллой цензуры и Харибдой критики. Первая купировала «острые» моменты, а вторая потом жаловалась на их отсутствие в фильме», — пишет Новицкий в биографии режиссера. 

В фильме по пьесе Михаила Булгакова цензоры почему-то больше всего внимания уделили образу царя — из картины вырезали несколько эпизодов с персонажем, сыгранным Юрием Яковлевым, а сам Иван Васильевич переехал из Кремля в абстрактные «палаты». Было ещё несколько претензий, которые устранили монтажные ножницы — например, была удалена часть сцен с домушником Милославским (Леонид Куравлев); позже они стали доступны в виде короткометражки «Черные перчатки».  

«Любовь и голуби», 1984 г.

С пьянством на экране боролись и до официального старта антиалкогольной кампании (объявлена 16 мая 1985 года). У Георгия Данелии, например, не особо получилось внедрить антиалкогольную пропаганду в своего «Афоню» — герой Куравлева получился слишком обаятельным. И в итоге цензоры (или члены худсоветов) решили просто вырезать из художественных фильмом побольше сцен с распитием спиртных напитков. В «Любви и голубях» Владимира Меньшова по понятным причинам таких сцен было изначально много; после устранения замечаний двухсерийный фильм превратился в односерийный (продолжительность — 107 минут), а больше всего пострадала роль Сергея Юрского. Причем Меньшов поначалу вносить изменения в картину отказывался, но в итоге уступил. 

«Кин-дза-дза», 1986 г.

«На симпозиуме итальянцы говорили, что в Советском Союзе есть цензура, — и это очень плохо. А наши объясняли, что никакой цензуры у нас нет, а есть художественные советы, — и это очень хорошо. В них входят люди творческие, художники. А советы художников художникам — это не цензура, а полезная дружеская помощь. А итальянцы доказывали, что художественный совет — это просто скрытый вид цензуры…» — писал Георгий Данелия в книге «Безбилетный пассажир». 

Сам он со временем эту «дружескую помощь» вспоминал достаточно легко (например, описывая, как появился жанр «Лирической комедии»), но в моменты сдачи сценария или готовых фильмов Данелии, очевидно, было не до смеха. Но того, что происходило с картиной «Кин-дза-дза», наверное, не случалось со всеми его предыдущими работами. Работа над лентой начиналась в 1984 году, когда Генсеком КПСС стал Черненко; Данелии и Резо Габриадзе пришлось потратить какое-то время на придумывание аналога «ку» — словечка из чатланского языка, обозначавшего «все остальные слова». Дело в том, что Черненко звали Константин Устинович (К.У.), и худсовет мог такую явную аллюзию не пропустить. Впрочем, ничего придумать они так не смогли, но работа над фильмом затянулась, и сдавалась «Кин-дза-дза» уже при другом Генсеке и в новых условиях. Правда, из-за этих «условий» получился настоящий сюжетный ляп — по задумке, скрипач Гедеван (Леван Габриадзе) носил с собой грузинскую чачу — ей он угощал инопланетян, которые потом выпивали и тормозную жидкость своего пепелаца; из-за этого герои промахивались мимо Земли. В условиях борьбы с алкоголизмом никакой чачи на экране не допускалось, и поэтому Гедеван носил с собой бутылку уксуса.